Во время войны ты весь превращаешься в слух

Двадцать второго июня

Ровно в четыре часа

Киев бомбили. Нам объявили,

Что началася война.

Эти строки в Советском союзе знали все. Одна из немногих искренних, а не парадных песен была в первые же дни так называемой «Великой отечественной войны» сочинена поэтом Борисом Ковыневым. Точнее, её вербальный текст, который лёг на совсем свежий вальс «Błękitna chusteczka». В СССР как-то не принято было вспоминать, что их «Синий платочек» сочинили в 1940 году двое поляков – Ежи Петерсбурский (мелодия) и Станислав Лаудан (слова). Оба текстовых варианта, «Синий платочек» и «Двадцать второго июня» пели нам бабушки вместо колыбельных, а потому про точное время вторжения нацистской авиации в СССР мы знали с детства.

Когда военная разведка США и Великобритании принесла вести о том, что российские танки уже ездят взад-вперёд вдоль всей приграничной линии, мы, конечно, напряглись, но в неизбежность войны не поверили. Когда Запад стал нам называть даты вероятного вторжения – сначала 16, потом 18 февраля, мы пытались шутить. Но для себя всё же обвели дату 22-го, зная склонность российского правительства к символизму. Впрочем, русские, похоже, добавили ещё одну двойку: 22+2 02 2022. И, конечно же, 4 утра.

Мы спали в своём загородном доме под Киевом, когда прозвучали первые взрывы. На часах было около половины пятого, взрывы доносились из соседнего Василькова, где находился военный аэродром. Как оказалось, прилетели первые ракеты. «Война началась», – подумала я с каким-то странным облегчением, которое в отличие от тревожного ожидания сразу приносит собранность и концентрацию.

Во время войны главным из пяти чувств человека становится слух. Ты сам словно превращаешься в одно большое ухо.

24 февраля многие из нас впервые услышали, как гудят сирены. Я живу возле научно-инженерного центра «Материалообработка взрывом» Института электросварки. В мирное время каждый день по нескольку раз с полигона доносился звук предупреждающей сирены, после которой звучал взрыв. Кроме того, в моём детстве после аварии на Чернобыльской АЭС нас лет десять ещё тренировали правильно падать в случае ядерного взрыва (хотя мы даже детьми понимали бессмысленность этой затеи) и убегать в школьный подвал при звуках учебной сирены. Но в большом городе сирены звучат совсем не так, как в школе или на полигоне.

В Киеве сирен, расположенных на крышах предприятий, около 150. Их систему не обновляли лет 50, поэтому гудят сирены точь-в-точь как во время Второй мировой. Найдите мне сумасшедшего, который мог поверить в реальность войны! Так вот, характерный вой сирены издаётся за счёт раскручивания больших маховиков электродвигателем. Сигнал общей тревоги – это длинный звук (не меньше минуты), который повторяется 2-3 раза. После него нужно идти в укрытие. Сирены не успеют включить в случае ракетного удара. Их появление означает, что будет авианалёт. В Киеве от вытья сирен до удара – 10-30 минут. За это время нужно успеть спуститься в подземный паркинг или метро.

Я расспрашивала своих друзей-музыкантов об их реакции на сирены. Чаще всего мне говорили о том, что со временем этот звук превращается из реального в фантомный, преследуя тебя везде. Виолончелист Витя Рекало поделился со мной исполнительским воспоминанием:

«В октябре прошлого года мы играли на фестивале в Граце Струнный квартет Игоря Завгороднего [композитора и скрипача младшей генерации – Л.М.]. В нём были очень правдиво изображены звуки сирен, мы тщательно работали над тем, чтобы это было достоверно и похоже. Сирены во всех регистрах, сплошной болезненный кластер. Когда теперь слышишь сирену, то будто под пальцами её чувствуешь, и это какая-то шиза».

Сирены в Киеве, фото: unsplash.com

Концентрация сирен в Киеве различная: в новых микрорайонах их нет совсем, большинство расположено в центре. Когда звук сирены отражается от домов, он искажается подобно преломлению луча. Жуткое и в то же время гипнотизирующее свойство. Сразу несколько моих знакомых сказали, что кажется, словно сама земля стонет.

Взрывы и работа артиллерии – те звуки, которые слышны даже в районах, где не ведутся наземные бои. Уже к концу второй недели войны я довольно уверенно их классифицировала. Протяжный шорох со свистом – это ракеты. Чаще всего ракеты к нам прилетали рано утром: бомбили аэродром, склад с боеприпасами (он какое-то время впечатляюще детонировал) и нефтебазу. Последнюю – дважды, отчего над городом дважды восставал столб плотного чёрного дыма. Но даже этот чёрный гриб в воздухе так не пугал, как сами звуки.

Звуки военной авиации не похожи на гражданскую. Вертолёты и истребители проносятся быстро и низко, вот-вот зацепят крышу дома. Звуковая волна словно отделена от самого объекта: слышно, что рассекает воздух он в одной точке неба, а затем врывается в поле зрения совсем в другой. Звуки авиации и ракет самые тревожные и по своей природе, и по предчувствию неотвратимости того, что они несут: больше всего смертей и разрушений к нам приходит с воздуха.

Когда усилились бои со стороны Житомирской трассы, я научилась различать на слух ещё и работу средств противовоздушной обороны. Они словно залпы салюта или множества петард. Когда-то они были атрибутами праздников. Сейчас – звуковой символ того, что украинские вооружённые силы берегут небо надо мной. В какой-то момент работу ПВО я слышала почти постоянно – и днём, и ночью. И всё же они меня успокаивали настолько, что даже удавалось поспать. Пока не будили звуки ракет, реальные или фантомные.

Фантомные звуки – это тот багаж, который мы забираем с собой даже в эвакуацию. Я часто просыпаюсь от шороха гусениц танков, хоть в реальности их слышала только на параде. Отдалённые звуки поезда напоминают работу артиллерии, от скрежета тормозов машин на улице шарахаешься, как от снарядов. И всё же самое опустошающее – это тишина.

«Задушенные, скрытые в теле человека звуки, — так мне описывает войну вокалист и оперный режиссёр Антон Литвинов. – Человек берёт звук любой громкости и старается спрятать его в себе».

Гитарист-импровизатор Дима Радзецкий говорит, что война обратила его внимание на то, что раньше он никогда не замечал: завывание ветра на пустых улицах сквозь щели в доме.

Сотрудница Харьковского литературного музея Таня Пилипчук говорит: «Боюсь тишины». И, находясь в городе, где, по официальным подсчётам, разрушено не меньше 600 зданий, бодро заявляет: «Здесь не перестают взрывать некачественные китайские петарды». Чтобы враг не получил точную информацию о том, куда он (не)попал или о дислокации украинских войск, мы все общаемся в мессенджерах на эзоповом языке метафор.

«В моей памяти – взрыв ракеты над Осокорками [один из районов левобережного Киева – Л.М.], звук, которого я раньше никогда не слышал и не представлял, и красное-красное небо, звук и свет, мечта Скрябина, курва, а ещё постепенное освоение всех деталей звучания сирены, и мазохистское удовольствие от этих глиссов, и мысли, как бы это передать средствами оркестра (во время нервного спуска с 9 этажа по ступенькам, которыми я ещё не пользовался за 15 лет), — пишет мне композитор и виолончелист Золтан Алмаши. – Невероятная дифференциация, разложение на атомы всего этого белого шума, сопровождающего наши будни… (Именно так, именно так нужно слушать академический нойз, чувак, ты наконец, наконец это понял??)». Золтан сейчас вернулся к маме во Львов, ей нужна помощь и поддержка. Возле его львовского жилья всегда проходила оживлённая магистраль с высоким уровнем шума днём и ночью. «Но теперь тут ТИШИНА, которая звенит и настолько громкая, что заснуть под неё никак не возможно», — заключает он.

Харков, 17. марта 2022, фото: www.dsns.gov.ua

О щемящей тишине как о предвестнице войны говорит бандурист-импровизатор Володя Войт:

Такую тишину я слышал в ту ночь перед войной. За несколько часов до введения чрезвычайного положения [через несколько часов начнётся война, и чрезвычайное положение, не успев толком начаться, превратится в военное – Л.М.] уже людей почти не было нигде. Я впервые совсем не слышал соседей. Ни звука, ни намёка на жизнь. Никаких стиральных машин, телевизоров, никто не ходил по коридору, не ездил на лифте и не стучал дверьми на этаже. Как будто весь мир замер, застыл прислушиваясь и не желая что-то услышать. И это было за каких-то 3-4 часа до начала…

Потом были взрывы, самолёты, я слышал ракету, которая пролетела где-то над нашим домом и атаковала Телевизионную вышку. К нам очень близко расположены Ирпень и Буча, и, если подняться на верхние этажи – бои как на ладони. Один раз там били «грады», и это было страшно. Потому что они в отличие от самолёта или ракеты гудели долго, а не просто пролетали за мгновение. Были звуки тревоги, сирены, которая сообщала, что пора в укрытие. Но все эти звуки не были такими, которые бы пробирали до боли. Только пугали. Один раз, когда стоял в течении многих часов в очереди к супермаркету, над нашими головами сбили какой-то беспилотник, хлопнуло крепко, все присели. Но эти звуки забываются.

Следующее – это бомбоубежище. Голоса детей, которые не спали и ходили за руку с родителями. Просыпались и плакали. Храп в убежище, как в плацкартном вагоне из прошлой жизни. Домашние животные. Мяуканье маленького кота. 

Голоса детей – это то, что постоянным фоном сопровождало всех беженцев. Композитор Вита Полевая 11 часов простояла на границе с Польшей в очереди на эвакуацию. Рядом с ней находилась женщина с 5-летней девочкой, и та всё время повторяла: «Мама, ну я ведь маленькая, почему я должна так страдать? Зачем маленьким детям так страдать?» Трёхкилометровая очередь на границе напоминала море и жила по его законам. Периодически пограничник кричал: «Готовьсь!», его посыл очередь передавала не столько словами, сколько шорохами. Подъём – перенос сумок на шаг вперед – снова замирание, до следующей волны. Вздохи и плач детей. «Ну я же маленькая…» И уже после пересечения границы столовая для беженцев. Маленький мальчик, которому дарят яблоко. А он от него отказывается. «У меня же бабушка в Мариуполе, она голодает, разве я могу наслаждаться?» Маленький мальчик, который из чувства солидарности с бабушкой не может наслаждаться вкусной пищей…

Я тоже эвакуировалась со своими детьми, хоть и тянула с этим больше двух недель. Какой-то внутренний якорь не давал возможности оставить свою землю. Но потом страх и ужас за детей перевесили. Фантомные звуки войны мы увезли с собою. Рядом с нами – аэропорт, железная дорога и брусчатка. Иногда я подскакиваю на стуле от новых звуков. Но чаще мучаюсь от того, что во сне приезжают они – танки. Шуршат гусеницами, которых я толком никогда не слышала, и стреляют по моему дому. И я надеюсь лишь на то, что мои дети не видят моих снов.